Сейчас этому человеку было уже пятьдесят пять лет. Его больше боялись, чем уважали, и предпочитали слепо ему подчиняться, а не проявлять служебного рвения. Его черные глаза блестели, как у арабов, что пугало местных верующих. Ажа был скрытным и неприступным. Он создал вокруг себя ауру таинственности, вполне отвечавшую его стремлению запугивать окружающих.
Тем не менее, как только ему сообщили о приезде монаха Мео из Драгуана, он, бросив все дела, немедленно принял прибывшего.
— Зачем вы сюда приехали? — грубо спросил Ажа, когда они с Мео остались вдвоем. — Вы что, сошли с ума? Или вы забыли данные вам указания?
— Простите меня, господин. — Мео поклонился до самого пола. — Я не мог поступить иначе. Мы уже несколько недель намеревались поставить вас в известность о том, что случилось в Драгуане, однако этому помешала непогода.
— Говорите, только быстро!
Монах выпрямился. Затем он попытался коротко — буквально одним предложением — передать всю трагичность сложившейся в епархии Драгуан ситуации.
— Наш епископ вызвал в Драгуан молодого священника, чтобы он исполнял обязанности кюре в проклятой деревне.
При этих словах глаза Жорже Ажа вспыхнули, как угольки.
— Что ты мне тут рассказываешь?
— Правду. Пока мы думали, что все усилия епископа, направленные на это, полностью вами нейтрализованы, он тайно продолжал подыскивать нового кюре. По всей видимости, только викарий Шюке знал об этом. Мы были не в курсе.
— Где сейчас этот человек?
— В той деревне. Он покинул наш город еще десять недель назад. Он уехал в сопровождении ризничего — того самого, который в прошлом году разыскал этих людей-призраков.
— С момента отъезда священника о нем поступали какие-нибудь известия?
— Никаких. Возможно, он так и не прибыл к месту назначения. Сопровождавший его ризничий в город не вернулся.
— Как зовут этого священника?
— Энно Ги. Он приехал из Парижа. У меня с собой материалы, которые имеют отношение к этому священнику. Они хранились у епископа.
Жорже Ажа сидел за большим столом с витыми ножками. На полированной крышке стола лежало распечатанное письмо, полученное тремя днями раньше. Письмо пришло из канцелярии дворца Латран, от самого Артемидора. Канцлер выражал недовольство по поводу того, что известие о смерти епископа Драгуана дошло до Парижа и что ему, Артемидору, уже задавали вопросы о том, чем занимался Акен, находясь много лет назад в Риме.
Ажа почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Нужно было срочно что-то предпринять. Еще срочнее, чем планировалось.
— Ступайте, — сказал Ажа монаху. — Оставьте мне материалы об этом кюре и ждите моих указаний в прихожей.
Мео покорно положил на стол личное дело Энно Ги и вышел.
Ажа быстро просмотрел документы и затем нервно дернул за шнурок колокольчика. Появился молодой секретарь с письменными принадлежностями и шифровальной таблицей.
— Пишите, — приказал прелат.
Жорже Ажа долго диктовал два письма, одно из которых представляло своего рода отчет, а второе — подробную инструкцию. Тщательно подбирая слова, Ажа излагал план действий, выработанный им после получения письма от Артемидора.
Оба послания необходимо было доставить соответствующим адресатам срочнейшим образом.
Первое из них предназначалось для канцелярии дворца Латран.
Второе — для господина Энгеррана дю Гран-Селье. Это письмо следовало вручить ему в его замке Морвилье или же в том месте, где он сейчас находился.
Ажа поставил на обоих письмах печать своим епископским перстнем. На печати были изображены крест и маска. Не дожидаясь дополнительных указаний, секретарь вышел из комнаты, унося с собой надлежащим образом зашифрованные письма.
Затем Ажа снова позвал Мео.
— Вы должны немедленно вернуться в Драгуан.
Монах в знак покорности склонил голову.
— Но вы поедете не один.
Ажа сообщил монаху, что его будут сопровождать трое вооруженных солдат из его личной охраны.
— Они разместятся вместе с вами в помещении епископства. Я наделяю их всей полнотой власти. Понятно?
— Но…
— О возложенной на них задаче знаю только я. В ближайшее время я пришлю к вам еще солдат. Делайте, что я вам говорю, и получите достойное вознаграждение. А теперь ступайте.
Через некоторое время монах Мео был уже на пути домой. Рядом с ним ехали трое вооруженных до зубов верзил.
На рассвете 16 марта в городок Соселанж въехал верхом на лошади некий человек.
Этот городишко, находившийся в двадцати трех лье к югу от большого города Лион, отнюдь не был избалован приезжими. Таинственный человек, въехавший в него, имел странную внешность: он походил и на обедневшего рыцаря, и на обычного проходимца. У него была косматая борода, а у пояса висел длинный меч. Он ехал на вполне приличной лошади — высокорослой и нестарой.
Приезжий, не остановившись ни у местного постоялого двора, ни у дома священника, стремительно направился прямо к городскому кладбищу, расположенному возле маленькой церквушки. Там он спешился и принялся осматривать могилы — одну за другой. Не найдя того, что искал, он решительно зашел в церковь, не оставив, вопреки существующим правилам, свое оружие у входа.
Внутри церкви он принялся осматривать находившиеся там несколько захоронений. Это были могилы священников и выдающихся людей данной местности. Вошедший внимательно изучил каждую надпись. Его лицо оживилось, когда он увидел какое-то имя, выгравированное на одной из стен. Это был кенотаф — захоронение, в котором не было тела усопшего. Кенотафы заменяли могилы тем умершим людям, чьи трупы не были найдены, но которые имели заслуги перед Церковью, а потому об их душах надлежало проявлять особую заботу.